arina_2007 (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
arina_2007) wrote2011-06-14 08:09 am
arina_2007) wrote2011-06-14 08:09 am
Entry tags:
Данилка против России
Originally posted by ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
svetlana75 at Данилка против России
Не дай Бог никому из нас ТАКОГО опыта в жизни. Когда я его впервые увидела, он стонал, лежа в луже собственной рвоты и мочи, на голой клеенке. В нем было от силы 3 кг веса. Я спросила медсестру, почему он стонет, она отмахнулась: «он все время стонет». Он лежал в мелких каплях пота. Там палаты отказников выходят на солнце, и невозможно было от этого солнца ничем укрыться. Он не мог сосать из-за проблем с нижнечелюстным суставом, и захлебывался. А медсестры его никогда не кормили из рук, они просто клали бутылочку с молоком около рта, и молоко вытекало мимо. Так было, кстати, у всех там.
Медсестры мне сказали про его родителей – «они новые русские, но его забирать не хотят».
Я была тогда проездом в Австрии, и в больнице, где у меня много друзей, я спросила про этого ребенка: что с ним может быть? В смысле диагноза. Врач собрал по телефону всех своих коллег – ортопедов, невропатологов, и сказал: его надо забирать. Его надо взять домой, и посмотреть, что будет. Потому что тяжесть состояния не соответствует тяжести заболевания. А это означает -плохой уход.
Вернувшись домой – я нашла его родителей (надо сказать, это было нелегко: в больнице они не появлялись, их никто не знал), и пришла к ним вечером. Я говорила с матерью о том, что его надо забирать домой и лечить. Я сказала – надо дать ему попробовать выжить. Но если вы не возьмете его – я сама его возьму.
Мать сказала мне, что она сама ходила и просила врачей, чтобы они сделали ему «сонный укол», чтобы он умер. Она сказала, что считает несправедливым, что он живет и мучается там, на жаре, пока они здесь дома. Но она говорит: Я не могу себе представить, что я его принесу опять домой. Он был здесь две недели. И это был сплошной кошмар. Она сказала такие слова: «Для меня самое страшное в жизни – быть привязанной к своему ребенку». Для меня эти слова были громом с ясного неба. Присоединился к разговору отец. Он сказал: Но мы ему зла не желаем, если хотите – можете его взять. Хотя мы надеялись, что его усыновят за границу, мы слышали, что они берут больных детей. Еще эта мать сказала: За восемь месяцев вы первый человек, кто сказал: Оставьте его жить. Все говорили, что ему лучше умереть. Все! И врачи! И медсестры! И мы сами.
Я шла потом и думала, что ведь мы не можем так больше жить, в смысле - человеческое общество. Кому сделал этот ребенок зло? Он ведь родился, чтобы любить. Ведь есть общества, которые борются за отмену смертной казни для преступников, а он чем виноват? И никому нет дела, что ему желают смерти? Да еще «все»?
За эти месяцы малыш успел полежать в инфекции. В отделении был сальмонеллез, и у него оказался сальмонеллезная пневмония. В инфекции мне по секрету сказали, что оставили его без лечения, ведь он никому не нужен. А он выжил. Но вернулся страшнее смерти.
Как, по вашему, должен выглядеть малыш, который такое пережил? В неполных восемь месяцев он попал ко мне. Это был сплошной стон и плач, сутками, живот раздут, есть не мог ничего, ни смеси, ни прикормы. Весь сине-серый, дышал со свистом, спал по десять минут. Я забыла сон и отдых, забыла все. Даже в туалет приходилось ходить, привязав его к себе.
Но в глазах его был характер. Тот самый, который помог ему выжить в этом освенциме, который наше государство вкупе с кровными семьями, за спасение которых нам предалагают всеми силами бороться,приготовили детям-сиротам. И за этот характер я его люблю. Я крестила его Данилкой, в память о пророке Данииле, который выжил в клетке со львами, куда его бросили на смерть. А через две недели у меня дома появились его родители. Они приехали на хорошей машине, такие все из другой жизни, богатые и влиятельные. Оценили перемены в его состоянии, и вынесли вердикт: все равно он будет инвалид.
И он остался у меня. На девять лет.
А через семь лет, в течение которых эти родственнички только лишь изредка узнавали, как дела, они появились опять. Надо было продать его жилплощадь. Оказалось, что его бабушка перед смертью приватизировала на него часть своей квартиры. И эту часть теперь понадобилось продать. У меня опустились руки. Какая идиотка эта бабушка! Она, зная, что родителям ничего, кроме денег, в жизни не нужно, привязала его намертво к ним, потому что была за то, чтобы он рос в семье. Они же не смогут его часть продать. И теперь он навсегда в этой семейке, которая наживала добро, пока я боролась за жизнь их сына. И они и любить его не смогут, и отказаться не смогут.
Но они пытались. Неизвестно откуда всплыла ушлая риелторша, которая разговаривала со мной, как с полной дурой, а с матерью малыша – подобострастно. И эта риелторша предложила финт, от которого у меня закружилась голова, Она сказала: «давайте мы оформим половину вашего дома на него. И на этом основании органы опеки разрешат продажу доли», она добавила, что «разрешает, потому что за это заплачено» . И тут же деловито стала мне перечислять, какие документы будут для этого нужны.
Потом начались суды. О том, как у нас судят, я писала в своих постах. И если бы кто-то раньше мне сказал, что суды до такой степени продажные, и им до такой степени плевать на жизнь и судьбу ребенка, и вообще человека, то я бы давно начала с этим бороться. Но даже в этих продажных судах начальству пришлось выбирать судей, которые были бы согласны решить так, как надо начальству. А начальству надо так, чтобы ребенку было плохо. Потому что нашей власти плохо, когда детям хорошо. И хорошо, когда кто-то ненавидит детей и делает им больно, даже собственные родители. Иначе не существовали бы с таким упорством эти «Разночиновки» и «палаты отказников».
И, конечно, суд присудил отдать малыша, которому уже исполнилось девять лет, его кровным родителям. И, конечно, их все поняли, они ведь такие несчастные, это у них такой инвалид-ребенок. И, конечно, опекун ушел, оплеванный Астраханской властью и Астраханскими судами.
А неделю назад Астраханский суд вместе с этими родителями ОТКАЗАЛ МНЕ В ПРАВЕ ВИДЕТЬ РЕБЕНКА, КОТОРЫЙ ПРОЖИЛ У МЕНЯ В СЕМЬЕ НА ПРАВАХ СЫНА ДЕВЯТЬ ЛЕТ. И плевать им было, что ребенок страдает, он же инвалид, и что его жизнь никому, кроме меня не нужна. А им нужны ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ и еще раз ДЕНЬГИ.
А соседи по тому адресу, где малыш живет, ни разу за год не видели, чтобы его вынесли погулять.
И ГДЕ НАША ЮВЕНАЛЬНАЯ ЮСТИЦИЯ? Я ЗА НЕЕ!
svetlana75 at Данилка против РоссииДанилку не только отобрали у Веры, теперь ей даже запрещено с ним видиться.
11 лет назад родители отказались (де-факто, но увы не де-юро) от своего новорожденного сына-инвалида. Вера, работавшая тогда в больнице, где находился мальчик, сжалилась над практически умирающим, никому не нужным малышом, выходила его и взяла под опеку. 9 лет она растила его. он стал ее первым ребенком - позднее Вера усыновила еще 7 детей-инвалидов.
а потом возник квартирный вопрос. и биологические родители вспомнили о сыне. и "воспылали к нему любовью" и забрали его у Веры. все по закону. по закону?
Originally posted by![[info]](https://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif?v=3)
drobinskaja
11 лет назад родители отказались (де-факто, но увы не де-юро) от своего новорожденного сына-инвалида. Вера, работавшая тогда в больнице, где находился мальчик, сжалилась над практически умирающим, никому не нужным малышом, выходила его и взяла под опеку. 9 лет она растила его. он стал ее первым ребенком - позднее Вера усыновила еще 7 детей-инвалидов.
а потом возник квартирный вопрос. и биологические родители вспомнили о сыне. и "воспылали к нему любовью" и забрали его у Веры. все по закону. по закону?
Originally posted by
drobinskaja«Даже если пишешь своей кровью, пиши разборчиво…»
Из правил древних монахов
В 2000 году родился этот малыш. И, как говорит его мама, «она получила шок», подразумевается – вместо радости. Т.е., он родился с врожденным заболеванием суставов. Суть была в том, что он не разгибался, а еще он очень много плакал, его невозможно было утешить. Родители, весьма благополучные, такого подвоха от судьбы не ждали. И озаботились вечным «что делать». Пока они думали – малыш лежал в больнице. Сперва в больнице новорожденных, в инфекционном отделении. Потом, когда кончилось все возможное для пребывания там время, семья забрала на пару недель малыша домой. А потом опять отвезла – уже в грудничковое отделение. О том, что ему пришлось там пережить, я очень подробно писала здесь:Из правил древних монахов
Не дай Бог никому из нас ТАКОГО опыта в жизни. Когда я его впервые увидела, он стонал, лежа в луже собственной рвоты и мочи, на голой клеенке. В нем было от силы 3 кг веса. Я спросила медсестру, почему он стонет, она отмахнулась: «он все время стонет». Он лежал в мелких каплях пота. Там палаты отказников выходят на солнце, и невозможно было от этого солнца ничем укрыться. Он не мог сосать из-за проблем с нижнечелюстным суставом, и захлебывался. А медсестры его никогда не кормили из рук, они просто клали бутылочку с молоком около рта, и молоко вытекало мимо. Так было, кстати, у всех там.Медсестры мне сказали про его родителей – «они новые русские, но его забирать не хотят».
Я была тогда проездом в Австрии, и в больнице, где у меня много друзей, я спросила про этого ребенка: что с ним может быть? В смысле диагноза. Врач собрал по телефону всех своих коллег – ортопедов, невропатологов, и сказал: его надо забирать. Его надо взять домой, и посмотреть, что будет. Потому что тяжесть состояния не соответствует тяжести заболевания. А это означает -плохой уход.
Вернувшись домой – я нашла его родителей (надо сказать, это было нелегко: в больнице они не появлялись, их никто не знал), и пришла к ним вечером. Я говорила с матерью о том, что его надо забирать домой и лечить. Я сказала – надо дать ему попробовать выжить. Но если вы не возьмете его – я сама его возьму.
Мать сказала мне, что она сама ходила и просила врачей, чтобы они сделали ему «сонный укол», чтобы он умер. Она сказала, что считает несправедливым, что он живет и мучается там, на жаре, пока они здесь дома. Но она говорит: Я не могу себе представить, что я его принесу опять домой. Он был здесь две недели. И это был сплошной кошмар. Она сказала такие слова: «Для меня самое страшное в жизни – быть привязанной к своему ребенку». Для меня эти слова были громом с ясного неба. Присоединился к разговору отец. Он сказал: Но мы ему зла не желаем, если хотите – можете его взять. Хотя мы надеялись, что его усыновят за границу, мы слышали, что они берут больных детей. Еще эта мать сказала: За восемь месяцев вы первый человек, кто сказал: Оставьте его жить. Все говорили, что ему лучше умереть. Все! И врачи! И медсестры! И мы сами.
Я шла потом и думала, что ведь мы не можем так больше жить, в смысле - человеческое общество. Кому сделал этот ребенок зло? Он ведь родился, чтобы любить. Ведь есть общества, которые борются за отмену смертной казни для преступников, а он чем виноват? И никому нет дела, что ему желают смерти? Да еще «все»?
За эти месяцы малыш успел полежать в инфекции. В отделении был сальмонеллез, и у него оказался сальмонеллезная пневмония. В инфекции мне по секрету сказали, что оставили его без лечения, ведь он никому не нужен. А он выжил. Но вернулся страшнее смерти.
Как, по вашему, должен выглядеть малыш, который такое пережил? В неполных восемь месяцев он попал ко мне. Это был сплошной стон и плач, сутками, живот раздут, есть не мог ничего, ни смеси, ни прикормы. Весь сине-серый, дышал со свистом, спал по десять минут. Я забыла сон и отдых, забыла все. Даже в туалет приходилось ходить, привязав его к себе.
Но в глазах его был характер. Тот самый, который помог ему выжить в этом освенциме, который наше государство вкупе с кровными семьями, за спасение которых нам предалагают всеми силами бороться,приготовили детям-сиротам. И за этот характер я его люблю. Я крестила его Данилкой, в память о пророке Данииле, который выжил в клетке со львами, куда его бросили на смерть. А через две недели у меня дома появились его родители. Они приехали на хорошей машине, такие все из другой жизни, богатые и влиятельные. Оценили перемены в его состоянии, и вынесли вердикт: все равно он будет инвалид.
И он остался у меня. На девять лет.
А через семь лет, в течение которых эти родственнички только лишь изредка узнавали, как дела, они появились опять. Надо было продать его жилплощадь. Оказалось, что его бабушка перед смертью приватизировала на него часть своей квартиры. И эту часть теперь понадобилось продать. У меня опустились руки. Какая идиотка эта бабушка! Она, зная, что родителям ничего, кроме денег, в жизни не нужно, привязала его намертво к ним, потому что была за то, чтобы он рос в семье. Они же не смогут его часть продать. И теперь он навсегда в этой семейке, которая наживала добро, пока я боролась за жизнь их сына. И они и любить его не смогут, и отказаться не смогут. Но они пытались. Неизвестно откуда всплыла ушлая риелторша, которая разговаривала со мной, как с полной дурой, а с матерью малыша – подобострастно. И эта риелторша предложила финт, от которого у меня закружилась голова, Она сказала: «давайте мы оформим половину вашего дома на него. И на этом основании органы опеки разрешат продажу доли», она добавила, что «разрешает, потому что за это заплачено» . И тут же деловито стала мне перечислять, какие документы будут для этого нужны.
Потом начались суды. О том, как у нас судят, я писала в своих постах. И если бы кто-то раньше мне сказал, что суды до такой степени продажные, и им до такой степени плевать на жизнь и судьбу ребенка, и вообще человека, то я бы давно начала с этим бороться. Но даже в этих продажных судах начальству пришлось выбирать судей, которые были бы согласны решить так, как надо начальству. А начальству надо так, чтобы ребенку было плохо. Потому что нашей власти плохо, когда детям хорошо. И хорошо, когда кто-то ненавидит детей и делает им больно, даже собственные родители. Иначе не существовали бы с таким упорством эти «Разночиновки» и «палаты отказников».
И, конечно, суд присудил отдать малыша, которому уже исполнилось девять лет, его кровным родителям. И, конечно, их все поняли, они ведь такие несчастные, это у них такой инвалид-ребенок. И, конечно, опекун ушел, оплеванный Астраханской властью и Астраханскими судами.
А неделю назад Астраханский суд вместе с этими родителями ОТКАЗАЛ МНЕ В ПРАВЕ ВИДЕТЬ РЕБЕНКА, КОТОРЫЙ ПРОЖИЛ У МЕНЯ В СЕМЬЕ НА ПРАВАХ СЫНА ДЕВЯТЬ ЛЕТ. И плевать им было, что ребенок страдает, он же инвалид, и что его жизнь никому, кроме меня не нужна. А им нужны ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ и еще раз ДЕНЬГИ.
А соседи по тому адресу, где малыш живет, ни разу за год не видели, чтобы его вынесли погулять.
И ГДЕ НАША ЮВЕНАЛЬНАЯ ЮСТИЦИЯ? Я ЗА НЕЕ!
no subject
no subject
Не могу пройти мимо!!!
no subject
no subject
no subject
no subject
В этом перепосте описывается безысходная ситуация в которую попал человек и Ребенок, а во что она верит в ЮЮ, или еще во что... это ее дело! это же не обозначает, что мы все такие тупые сразу начнем кидаться под лозунг "да будет ЮЮ" ...
no subject
no subject
no subject
no subject